эстакадами.
Вот к чему все это привело - и Шанхай, и семья Шао. Сбивающее с толку многолюдное семейство Цзау, где Микки впервые столкнулся с кланом, - в любой день наполненное старыми жокеями и отслужившими шоферами, поварами и амахами, бесчисленными отпрысками и кузенами, братьями-отказниками и одним развратным стариком-отцом - теперь представляло собой пару семидесятилетних, делившую несколько комнат на двадцать третьем этаже одной из бесчисленных башен мегаполиса. К тому времени, когда дети Синмая достигли совершеннолетия, Китай вступил в эпоху политики одного ребенка; у Перл, его внучки, не было своих детей.
За время долгого перехода Шанхая от Договорного порта к "городу без потребителей" пятидесятых годов и современной зоне свободной торговли многие многое приобрели. Для избранных - таких, как Синмай, - все было потеряно.
Бывали времена, когда новый Шанхай казался захватывающим, стремительным, никогда не дающим покоя. Но он никогда не казался мне таким ярким и живым, каким, по воспоминаниям людей, он казался им в тридцатые годы. Одно можно было сказать с уверенностью: никогда больше в нем не появится такой невероятно сложный персонаж, как Зау Синмай.
В свой последний вечер в отеле я сидел за столиком в лобби Jazz Bar, который много лет назад был известен как Horse and Hounds. На столе передо мной стоял бокал с охлажденным джином, Cointreau и вермутом, сдобренный рюмкой крем-де-менте, который, казалось, светился изнутри зеленым светом. Подняв стройные руки, певица в ципао - алом, облегающем, без рукавов - утихомирила шум мандаринских, немецких и японских голосов, напевая первые такты "Йе Шанг Хай", ноющей колыбельной о затерянной ночной жизни китайского побережья. Если я прищурился и позволил алкоголю сделать свое дело, то мне показалось, что это почти как в старые времена. Публика была космополитичной, плейлист - революционным, напитки - божественными. Я надеялся, что из тени выйдет высокий мужчина в монокле и шляпе, чтобы обойти столики с собственнической непринужденностью.
В тот вечер я помог, подсунув бармену рецепт "Конте Верде" - коктейля, названного сэром Виктором Сассуном в честь океанского лайнера, на котором он устраивал множество модных вечеринок. То, что коктейль подали в бокале для мартини - а не в бокале "Коллинз", как следовало бы, - немного развеяло чары, как и музыка, которую исполнил не Генри Натан и его оркестр, а секстет септуагенных китайских джазовых музыкантов. В тяжелые годы Культурной революции Старый джаз-бэнд сохранил старые стандарты, упорно репетируя "Begin the Beguine" и "Slow Boat to China" на подпольных джем-сейшнах.
Все это было очень ностальгично и довольно очаровательно, но не совсем, как любил говорить Микки Ханн.
С 1956 года отель Cathay был официально известен как Heping Fandian, что на мандаринском языке означает "Отель мира". (Это название, как ни прозаично, появилось благодаря мирной конференции стран Азии и Тихоокеанского региона, состоявшейся в Пекине четырьмя годами ранее). В пятидесятые годы это был излюбленный пансион для делегаций из социалистических стран; на другой стороне Нанкин-роуд отель "Палас", который так сильно пострадал во время бомбардировок в "черную субботу", был превращен в южное крыло "Мира". Пентхаус сэра Виктора стал рестораном, где гостей из Албании, Кубы и Северной Кореи обслуживали китайские официанты, которых обязали изучать русский язык. В Сассун-хаусе разместилась штаб-квартира Чэнь И, первого коммунистического мэра Шанхая.
Один из старейших служащих отеля, высокий и сатирический северянин по имени Ма Юнчжан, рассказал мне, что произошло с отелем в шестидесятые годы. Ма начал работать посыльным в 1964 году, когда был подростком. Вместе с другими сотрудниками он спал на двухъярусной кровати в общежитии на третьем этаже. С началом Культурной революции самые рьяные сотрудники начали заклеивать холл плакатами "Большой характер". Позолоченные драконы и фениксы, символы старых плохих маньчжуров, были заклеены бумагой и закрашены (по словам Ма, в другом отеле, не принявшем эту меру предосторожности, декор был уничтожен красногвардейцами). За кулисами была развернута кампания запугивания, чтобы вырвать контроль у первоначальной команды менеджеров. Генеральный менеджер был вынужден перевести свои должности в котельную. Один официант, известный тем, что сотрудничал с националистами, был доведен другими сотрудниками до самоубийства; его нашли повешенным на кране в туалете для персонала. К концу шестидесятых, вспоминает Ма, "Мир" едва функционировал; в какой-то момент одинокого иностранного гостя отеля ждали семьдесят сотрудников. Уроки английского языка Ма давала одна из постоянных жительниц отеля, чернокожая американская профсоюзная активистка по имени Вики Гарвин, которая приехала в Китай после того, как переворот в Гане разрушил ее надежды на помощь в создании социалистического государства в Африке. Шесть ведущих отелей Шанхая были переданы под контроль муниципального гарнизона. К концу "культурной революции" отель "Мир" перешел под контроль Народно-освободительной армии.
В Галерее мира - небольшом музее отеля, расположенном в комнате на антресолях, - я разговорился с преподавателем истории из Техаса, который сейчас живет в Гонконге и останавливался в отеле дюжину раз за последние тридцать лет.
"Это было совсем некрасиво", - сказала она мне о своем первом посещении в восьмидесятых годах. "Это было все равно что зайти в подворотню. Там были подвесные потолки, а в вестибюле находился единственный магазин - государственное туристическое агентство. Персонал был совершенно бесполезен; они просто шумели и смотрели в пол. В комнатах стояли односпальные кровати с тонкими матрасами. Покрывала на кроватях, очевидно, когда-то были высокого качества, но выглядели они так, будто их не меняли уже лет шестьдесят".
В 2007 году отель закрыл свои двери, и началась его полная реставрация. Руководителем проекта была назначена выдающаяся женщина-архитектор Тан Ю-ен, а за сохранением архитектурной целостности отеля следил известный специалист по охране природы Руан Исан, спасший от разрушения шанхайскую Маленькую Вену и многие водные города долины Янцзы. Когда три года спустя отель вновь открылся под управлением группы Fairmont Hotels and Resorts из Торонто, принадлежащей Катару, многое из былого шика Cathay было возрождено. Бесценные бра Lalique были возвращены в коридор, который вел в бальный зал на восьмом этаже. Декор сьютов Nine Nations был воссоздан по старым фотографиям, а Индийская комната засияла филигранной штукатуркой и куполами павлиньего цвета; в Китайской комнате были восстановлены полукруглые лунные ворота. В Аркаде на первом этаже была демонтирована отвратительная винтовая лестница из монолитного бетона, что позволило ротонде вновь занять почетное место. Мраморные рельефы стилизованных борзых, которые остаются эмблемой отеля, теперь обрамляют парящий потолок ротонды из свинцового стекла.
Некоторые из изменений, если бы он был жив и видел их, заставили бы сэра Виктора вздернуть бровь. Лифты теперь ездят прямо
